Был бы человек, статья найдется

    31 марта в “МСН” были опубликованы заметки нашего корреспондента “Закон и порядок”. В них речь шла, в частности, о пресловутом “деле о 420 тысячах долларов”. В тот же день в редакцию позвонил один из обвиняемых по этому делу Медет Садыркулов и предложил встретиться, чтобы ответить на затронутые в статье вопросы.
    — Медет Чаканович, из всех версий и сообщений в печати об этом деле для меня несомненно одно — из госказны бесследно исчезло 420 тысяч долларов. Но кем и как они были использованы, пошли ли на пользу делу или попросту украдены, кто тут прав, кто виноват, остается загадкой. Может быть, вы внесете хоть какую–то ясность?
    — Прежде всего хочу сказать, что следователь по особо важным делам при генпрокуроре, юрист I класса М. Расулов изначально избрал обвинительный уклон в отношении Султана Медерова, Улана Сарбанова и меня, пытаясь непременно доказать нашу вину, а не найти истину. Иначе чем объяснить, что в постановлении о привлечении нас в качестве обвиняемых прямо указано: “Вышеуказанные должностные лица по предварительному сговору, заранее обговорив механизм изъятия денежных средств из государственного бюджета, приступили к реализации своих преступных замыслов”.
    Я уже не говорю о том, что выносить вердикт, какими были замыслы, преступными или благими, вправе только суд. Это не дело следователя. Его задача — собрать только неопровержимые улики и факты. А вот когда фактов нет, в ход идут домыслы и крепкие выражения. Ну, скажите на милость, о каком предварительном сговоре может идти речь, если тот же юрист I класса М. Расулов в своем постановлении отмечает, что примерно в 16 часов президент А. Акаев вызывал в служебный кабинет М. Садыркулова и потребовал исполнения его указания об изыскании 500 тысяч долларов США якобы для мероприятий, связанных с событиями в Баткенской области. После этого М. Садыркулов сразу вызвал к себе министра финансов С. Медерова и председателя правления Нацбанка Улана Сарбанова.
    Далее в этом же постановлении указывается, что в 18.22 зам.директора Центрального казначейства Минфина Д. Шайдиева лично получила в Нацбанке 420 тысяч долларов.
    Где же логика? Как можно действовать по предварительному сговору и заранее обговорив механизм изъятия денежных средств, если с момента указания президента и до получения денег прошло менее 2,5 часа? И что это за сговор, если в него по ходу действия подключаются другие лица?
    Как мог следователь М. Расулов обвинить нас в преступных замыслах, если тут же утверждает, что все полученные деньги были переданы президенту А. Акаеву? Что это за преступные замыслы такие — получить колоссальные деньги и тут же передать их другому, не оставив себе и цента?
    Лично меня очень интересует, знает ли юрист I класса М. Расулов о том, что председатель Счетной палаты не вправе вызывать к себе министра финансов (как и какого–либо иного министра вообще) и председателя Нацбанка, поскольку они не находятся в его подчинении?
    — Насколько законной была операция по конвертации сомов в доллары и как проходила процедура передачи 420 тысяч долларов?
    — Вопрос, на мой взгляд, чрезвычайно важный. Лично я не мог понять, почему в числе обвиняемых оказались именно мы трое. Ведь в серьезном и объективном суде наше дело рассыплется, как карточный домик. Судите сами, 21 декабря 1999 года Центральное казначейство Минфина заключает с Нацбанком договор о покупке 420 тысяч долларов за наличные сомы. Со стороны покупателя договор подписал директор казначейства, замминистра финансов А. Сатыбалдиев. Это нормальная и обычная операция, регулярно проводимая между этими двумя финансовыми институтами. Никакого, даже малейшего намека на криминал тут нет. Казначейство перечислило Нацбанку со своего счета 19118064 сома и в соответствии с курсом национальных валют на тот период получило 420 тысяч долларов. Уполномоченное лицо казначейства получило купленные доллары в полном объеме. Все, на этом функции Нацбанка исчерпываются. Дальнейший контроль за их использованием не входит в его компетенцию и полномочия, не может и не должен осуществляться Нацбанком. При чем же здесь Улан Сарбанов? Из руководимого им банка не пропало ни сома. Что ему, скажите на милость, инкриминируют, что вменяют в вину? То, что он в полном соответствии с законом выполнил свои должностные обязанности?
    — Но в таком случае получается, что Султан Медеров вообще к этому делу не причастен ни коим боком?
    — Совершенно верно. Обратимся опять–таки к постановлению о привлечении меня к ответственности в качестве обвиняемого. Читайте: “Министр финансов С. Медеров, злоупотребляя своим служебным положением, вопреки интересам службы, из иной личной заинтересованности во исполнение незаконного указания президента КР А. Акаева и в угоду ему, будучи руководителем министерства, ответственного за доходной и расходной частями государственного бюджета Кыргызской Республики, организацию ее исполнения, в нарушение норм законов “Об основных принципах бюджетного права в Кыргызской Республике” от 11.06.1998 года и “О государственном бюджете КР на 1999 год”, глав 2, 3, 4 Положения “О Министерстве финансов Кыргызской Республики”, позвонив директору Центрального казначейства А. Сатыбалдиеву, дал указание о срочном прибытии в Национальный банк КР для получения денежных средств в особо крупных размерах, а именно 420000 долларов США”.
    Вы что–нибудь понимаете? Я лично нет. Позвонить своему заму — это что, злоупотребление служебным положением? Во исполнение незаконного указания президента А. Акаева. А кто и где говорил, что А. Акаев давал С. Медерову какие–то будь то законные или незаконные указания? И какой криминал в том, что С. Медеров дал указание своему заму “о срочном прибытии в Национальный банк”? Ведь, как мы, знаем, конвертация сомов прошла вполне законно. Другой вопрос, как потом были использованы эти доллары. Но какое это имеет отношение к С. Медерову? Это что, серьезное следствие?
    И самое удивительное здесь кроется в том, что 21 декабря 1999 года С. Медеров директору казначейства А. Сатыбалдиеву вообще не звонил и не давал ему никаких поручений, что последний подтвердил в ходе очной ставки с обвиняемым.
    — Что же получается? Улан Сарбанов поступал в полном соответствии с законом и своим служебными обязанностями. Султан Медеров к делу вообще не причастен ни коим боком. Остается один Медет Чаканович Садыркулов?
    — Ну а что касается меня, то тут вообще, что называется, полнейший юридический казус. Если исходить из строго юридических норм, то никакой суд не должен принимать мое дело в производство и к рассмотрению, поскольку нигде, ни в каких финансоваых и иных документах нет моей подписи. К тому же никто из упоминаемых в деле персоналий, ни министр финансов, ни председатель Нацбанка, ни директор Центрального казначейства, ни его зам, не находился в моем прямом или косвенном подчинении, не должен был подчиняться моим устным или письменным приказам, требованиям, указаниям, просьбам и т.д. Поэтому мне совершенно непонятно, на чем суд может строить обвинения в мой адрес.
    — В чем же заключается в таком случае роль Садыркулова в данном деле?
    — В том, что я должен был передать портфель с деньгами руководителю администрации Мисиру Аширкулову. В то время мой служебный кабинет находился на 6–м этаже Дома правительства. Деньги мне принесли У. Сарбанов и А. Сатыбалдиев. Затем мы втроем поднялись на 7–й этаж, и я один направился в кабинет Аширкулова. Но его на месте не оказалось. Думая, что он уже у Акаева , я пошел к нему. Но у президента Аширкулова тоже не было. Мне ничего не оставалось, как доложить Акаеву, что финансисты проблему решили, Аширкулова на месте я не застал и, если можно, портфель я оставлю у Акаева.
    Возвращаясь к себе, я вновь зашел к Аширкулову. Он был уже у себя, я доложил ему, что прортфель у президента в кабинете. Вот и вся моя миссия.
    Кстати, на очной ставке адвокат Акаева Максим Максимович отметил, что за давностью времени Акаев не может подтвердить либо опровергнуть данный факт, но в любом случае, если портфель оставили для Аширкулова, Акаев портфель не открывал.
    Странным считаю здесь то, что следователь так и не допросил Мисира Аширкулова, который, как мне кажется, мог бы пролить свет на многие вопросы в этом деле.
    — Даже поверхностное знакомство с данным делом вызывает у меня определенные сомнения, возражения, вопросы. Как вы расцениваете действия следователя М. Рыскулова?
    — Видимо, осознавая шаткость, недостаточность и неубедительность обвинительной базы, следователь зачастую отвергает все, что не укладывается в заданную им схему, исключает все, что вызывает какие–либо сомнения, хотя нормы юриспруденции требуют всякие сомнения трактовать в пользу обвиняемого. Пока же все обвинения строятся на весьма сомнительных натяжках и беспочвенных подозрениях и домыслах.
    Особую тревогу здесь вызывает то, что это исходит от следователя при генеральном прокуроре, высшем должностном лице, призванном стоять на страже законности и правопорядка в государстве. Говорю об этом с опасением не только и даже не столько за свою дальнейшую судьбу.
    Вячеслав Тимирбаев.

Адрес материала: //www.msn.kg/ru/news/13496/