Распечатать: Прощай, брат... РаспечататьОставить комментарий: Прощай, брат... Оставить комментарий

Посмотреть комментарии: Прощай, брат... Посмотреть комментарии

4 сентября 2007

ТРАГЕДИЯ

Прощай, брат...

    Не хочется верить, не получается верить в то, что Мухамеда Тургуновича Ибрагимова уже нет в живых. Его, который даже после очень сложного недуга, когда другие еще очень долгое время остаются погруженными в тяжелые ощущения, быстро возвращался на работу, заходил в свой кабинет, и жизнь вокруг него начинала бить ключом. Он расходовал свою энергию так, будто бы был подключен к некоей динамомашине, перпетуум-мобиле, которая не останавливается ни на час, ни на минуту, ни даже на секунду. Казалось, что он знает некий секрет, помогающий преодолеть то, что обыкновенному человеку преодолеть очень трудно. Рядом с ним невозможно было впасть в депрессию, потому что какая же может быть тоска, когда вокруг так много дел и когда жизнь так прекрасна?!

    В последние годы он стал болеть чаще, но каждый, кто знал его, был уверен в том, что все равно Мухамед Тургунович выстоит и придет на работу. И так было всегда. Но теперь он не придет. Никогда. И в это не хочется верить. Не хочется верить в то, что уже никогда не зазвонит мой телефон и я не услышу его голос: как дела? Я слышала этот вопрос всегда, все время, начиная с того дня, когда вынуждена была, оставшись без работы по воле Акаева, продать квартиру в Бишкеке и поселиться в Кара-Балте, чтобы хотя бы выжить самой и не оставить без заботы своих престарелых родителей. Но как выжить опальному журналисту? Как выжить, если команда не печатать, не дать возможности выстоять шла впереди меня? Если годами (!) изо дня в день мне приходилось решать задачу: что же делать, если средств существования нет? Я решала: три картофелины положить в суп или достаточно двух? Почему нужно обязательно есть три раза в день, если главное - просто не ощущать чувства голода? И никто ни разу в те дни не спросил меня о том, а на что, собственно, я живу. И вдруг звонок: Людмила, ты, оказывается, живешь в Кара-Балте? И что ты тут делаешь? Сижу, говорю. А не хотела ли бы ты "сидеть" у нас, на "Бакае", есть много дел, в которых ты могла бы помочь нам? Работать с ним было интересно. Хотя и трудно. Выходные там или каникулы в расчет не брались, если были дела. Зато у меня был абсолютно свободный график работы, и жесткая заводская проходная, которая открывалась и закрывалась в определенное время, меня не касалась. Ибрагимов прокомментировал это так: птицу в клетке не держат. Все, за что он брался, обязательно оказывалось на тот момент самым важным, и нужно это было сделать так, чтобы душа пела. Помнится, строили социальный комплекс в Таласской области. Надо было видеть его радость, когда поднимались стены, когда начались отделочные работы, он пытался даже руководить рабочими, которые облицовывали фундамент, требуя от них тщательно промывать каждый метр, пока не высохло. Все относились к нему с уважением, но умели и остановить: сами знаем, подождите, работа еще не закончена. Он обижался, как мальчишка, но уступал, зная по себе, что во время работы под горячую руку лучше не попадать. Однажды там, в Таласе, достархан накрыли на солнечной полянке в ущелье, где билась и пенилась ледяная речка. Весна. Земля еще покрыта толстой ледяной коркой. Ветер. Не спасали и толстые кошмы, на которых мы сидели. Он не шелохнулся. На мои попытки предпринять что-либо, чтобы не было так мучительно холодно, тихо, но внятно бросил: не ерзай, ведь другие сидят спокойно. Но потом все-таки попросил выдать мне волчью шубу. Он был мне братом, старшим по возрасту, но таким понятным и доступным. Ничему специально не учил, но всегда внимательно отслеживал, правильно ли я делаю то или иное, понимаю ли момент, при случае выбирал самое вкусное угощение и, по кыргызскому обычаю, давал его мне сам. И на все коротко два-три слова, но очень нужные и очень запоминаемые. Он чувствовал свою ответственность за каждого человека, который волею судьбы оказывался рядом с ним. Помню его светящийся взгляд, когда он начинал озвучивать какую-либо новую идею. Невозможно было остаться равнодушной к ней, в результате чего я погружалась то в одни производственные проблемы, то в другие, открывая для себя неведомые прежде темы и поражаясь тому, насколько творческим может быть бизнес.

    Рядом с ним все мужчины становились сильными и мужественными, женщины - красивыми. Жизнь - удивительной и прекрасной субстанцией. И все-таки он постепенно менялся. Переставал горячо и страстно настаивать на своем мнении, если встречал в человеке сопротивление и непонимание. Молчал. Иногда взрывался. Все чаще вздыхал. Но никогда не жаловался. Он будто бы раз и навсегда решил для себя, что не имеет права на слабость, потому что не имеет на нее права в принципе. У всех, кто находился рядом с ним или кому не к кому было пойти, кроме как к нему, были неразрешимые проблемы, трудности, объективные обстоятельства, у него всего этого как бы не было. Поэтому со всеми своими проблемами люди шли к нему. Всем казалось, что нет таких вопросов, ответов на которые он не мог бы дать. Времена изменились, социализм уступил место капитализму, волчьи законы полезли в нашу жизнь из всех щелей, ему неоднократно говорили: успокойся, теперь каждый сам за себя, какое тебе дело до чьих-то проблем? Он пытался переломить себя, пытался стать жестким, равнодушным, но ничего из этой затеи у него не получалось. Скажет твердое "нет", а потом все-таки сделает то, что у него просили. С ним невозможно было обедать в будние дни, потому что он мгновенно проглатывал пищу и начинал смотреть на тебя полными нетерпения глазами: все, уже поела? Потому что надо было работать. А еда - это всего лишь зарядка, энергия, топливо, на которое тратить время жалко. Но он так умел проводить торжества, что каждый за его столом чувствовал себя аристократом самой высокой пробы.

    Когда во времена Акаева он попал в тюрьму, была страшная жара. Точно такая же, как сейчас. И происходило это как раз в летне-осенние дни. И кто скажет после этого, что между той тюрьмой и тем, что сердце его остановилось сейчас, нет связи? Уже тогда у него сердце билось с напряжением. Ему была невыносима атмосфера камеры, отсутствие элементарных удобств, чистоты. И что он делает? Связывает в некое подобие душа несколько пластиковых бутылок из-под воды и обливается день за днем, неделю за неделей. Стирает простыни и высушивает их, чтобы ночью было легче. И очень скоро обитатели камеры начинают повторять за ним все эти действия. Он тогда не курил, но просил друзей с воли передать в камеру хорошие сигареты, потому что задыхался от дешевого табака, который был там в ходу. Потом, выйдя на свободу, закурил и сам. Он вышел из тюрьмы несломленным, но уставшим. Будто бы его, солнечного человека, разом погрузили во тьму, и это сковало его движения. Он стал другим. Он стал чувствовать свое сердце.

    Но что могло остановить этого вольного человека в его порыве к свободе? И уже после 60 лет он садится в летательный аппарат и поднимается в небо! "О чем вы думаете, когда там летаете?" - спросила как-то я его. Он внимательно посмотрел на меня, как бы прикидывая, отвечать или не отвечать. А потом улыбнулся: я думаю, как там, в небе, хорошо, не хочется возвращаться на землю. Помнится, меня что-то резануло в этом ответе, смутило, заставило пристально вглядеться в него: неужели этот полный жизни земной человек начинает уставать? Но рядом с ним молодые пилоты, парашютисты, они все одержимы идеей неба, значит, это совсем не то, о чем я подумала?

    К этому времени меня уже стала печатать газета "Моя столица - новости". Мне удавалось находить и предавать огласке важную информацию. Но меня смущало, что статьи свои я пишу в офисе "Бакая", находя для них свободное время, меня пугало то, что тем самым я могу поставить Ибрагимова в еще более сложные отношения с властью. Тем более что, пользуясь своим "служебным" положением, рьяно взялась за разработку проблем в спиртовой отрасли страны. И однажды решилась: пожалуй, увольняйте меня, не хотела бы стать причиной новых ваших неприятностей. И вдруг слышу в ответ: так меня давно уже прессуют из-за этого. Но куда ты пойдешь? Ничего, отвечаю, прорвемся. Теперь прорвемся. После революции тебя уже позвали в Бишкек? Нет. Потом снова: есть что-нибудь новое? Нет. Вздохнул, но так коротко и так осторожно, как может это сделать только старший брат: чтоб не взволновать, не передать свое собственное нереализованное желание и мне. Успокаиваю: я привыкла к своему положению, и потом, как вы себе представляете мои действия? Иду куда-то и чего-то прошу? Он вздыхает: я тебя понимаю.

    Иногда мы не созванивались неделями, но он как бы всегда был рядом. Вдруг позвонит, и поговорим о чем-то простом, легком, но нужном человеку. Вдруг - о литературе. Иногда звонила сама, говорили о чепухе, но так говорили, что после этого мне снова хотелось работать. Он был всегда рядом. Брат. Старший. И мне для душевного спокойствия этого было достаточно. Знаю: он есть, а значит, все в этом мире стабильно и прочно. И вдруг говорят: ушел. И в этом плотном мире мгновенно образовывается пустота. Незаполняемая. Резкая. Бездонная. Я понимаю: это навсегда. Ушел человек, и вместе с ним ушла какая-то часть моей жизни, моих воспоминаний, перевернута еще одна страница в истории страны. Будут другие люди, будут другие дела, будут другие времена, но ощущение его незаменимости останется. Надо стирать из памяти телефона его номер. Надо привыкать к тому, что уже больше никогда я не услышу его голос: "Люда, как дела?" И уже никто, кроме него, старшего брата, не достанет из кармана какую-нибудь безделушку вроде калькулятора, зажигалки, ручки, особенных спичек, игрушки и не подарит их мне с радостью, которую испытывал сам ко всем этим забавным мелочам. Как в детстве, когда не важно, сколько стоит вещь, а когда важно, что она интересна. Подарит и рад, если и мне вещица показалась забавной.

    Мухамеда Тургуновича Ибрагимова больше нет. Но он, наверное, не хотел бы, чтобы мы оплакивали его так, будто бы вместе с ним ушло само ощущение жизни. Ведь кому, как не ему, можно было прочесть вот эти японские стихи и услышать в ответ: "Да, это так".

    "Жить заставляют!

    В июне цветущая лилия жить заставляет. Уснувшая рыба жить заставляет, и мокрая от дождя собачонка, и багровый закат жить заставляют! Воспоминания жить заставляют. Божество смерти жить заставляет. Жить заставляют! Любовь - слепая змея, перекрученная пуповина, ржавая цепь, щенячья лапа..." 

    Людмила ЖОЛМУХАМЕДОВА.


Адрес материала: //www.msn.kg/ru/news/19840/


Распечатать: Прощай, брат... РаспечататьОставить комментарий: Прощай, брат... Оставить комментарий

Посмотреть комментарии: Прощай, брат... Посмотреть комментарии

Оставить комментарий

* Ваше имя:

Ваш e-mail:

* Сообщение:

* - Обязательное поле

ПОГОДА В БИШКЕКЕ
ССЫЛКИ

ЛЕНТА НОВОСТЕЙ
ДИСКУССИИ

Наши контакты:

E-mail: city@msn.kg

USD 69.8499

EUR 77.8652

RUB   1.0683

Яндекс.Метрика

MSN.KG Все права защищены • При размещении статей прямая ссылка на сайт обязательна 

Engineered by Tsymbalov • Powered by WebCore Engine 4.2 • ToT Technologies • 2007