Каныкей Эралиева: Шашпа–шашпа…

    Как только бабушка уходила из дома, маленькая Каныкей — дверь на крючок — и за баян. Петь, сочинять песни. Они появлялись каждый день!
    Детское увлечение стало профессией, даже двумя — певицы и композитора. Песен Каныкей Эралиева создала уже около четырехсот! И поет их весь Кыргызстан.
    — Что вы начали раньше — петь или сочинять?
    — Сочинять. Но не песни, а какое–то подобие стихов. С первого класса, когда научилась писать, я заполняла ими — меленько–меленько — поля школьных тетрадей. В груди что–то было, готовое вырваться. Сейчас понимаю, что: вдохновение.
    Учись малышка во Фрунзе, где родилась в семье студентов, возможно, и наслушалась бы от педагогов за непорядок в тетрадках. Но воспитывалась она у бабушки в Рыбачьем.
    — Учителя знали, что я буду творческим человеком и даже одобряли мои опыты. Тем более что училась я хорошо.
    В четвертом классе со стихами было покончено.
    — Писать их не стремлюсь. Но поэзию по–прежнему очень люблю. В ней ищу вдохновения. Хорошее стихотворение вызывает отклик в душе.
    — Но со стихотворством же вы почему–то порвали?
    — Потому что именно в четвертом классе начала сочинять музыку, петь. Музыкальность мне передалась генетически. Папа, бухгалтер, был комузистом–любителем, мама, врач, пела и прекрасно играла на мандолине. В шестидесятые годы этот инструмент был в Киргизии в большой моде. Полюбившуюся песню мама записывала и, когда приезжала к бабушке, учила меня. Я сразу схватывала.
    С мандолиной, правда, дело не пошло: тугие струны резали нежные подушечки детских пальцев.
    — Но мама научила играть на мандолине моего двоюродного брата Турдубека. Потом он освоил гармошку, баян. Играл, я — за ним. Правой рукой, целый день.
    Она достает нарядный томик со своим портретом на глянцевой обложке.
    — Это третий сборник моих песен “Коўур кїздєгї кусалык” (“Осенняя тоска”). Тут и детские, и про любовь, и патриотические… Всего 112. Главный редактор сборника Турдубек Чокиев, тот самый Турдубек, мой брат. Он тоже композитор.
    — Каныкей, вот вам понравилось стихотворение. Что рождает мелодию — ритм или что–то другое?
    — Я что–то улавливаю. И ритм, и сама мысль — это чистое, светлое.
    “К музыке я пришла через баян”, признается композитор. После восьмого класса она совершенствовала игру на своем любимом инструменте в училище имени Куренкеева. Это был особенный кусок ее жизни. “Там были очень хорошие педагоги, там я получила самый фундамент, базу. Там встретила своего мужа, Атайбека Бєдєшова. Он старше меня на пять лет. Мы в одной группе учились, он — на аккордеоне”.
    Оба писали музыку, дополнительно занимались композицией. И обоим педагог Алтынбек Жаныбеков настоятельно советовал учиться композиции в институте искусств.
     — Когда заканчивали училище, у нас был сын Нурлан, и я уже носила дочку. Поступили в институт — родилась Нуржан. Нур–лан — Нур–жан, — голосом подчеркивает созвучие. — Хорошее было время. Мы выжили. Муж работал по вечерам охранником. Сын в Оше, у родителей мужа воспитывался, дочка на Иссык–Куле, у моей бабушки, которая вырастила меня. Старшему скоро 30. Через 10 лет после дочки родила сына Арлена. По нашим стопам пошел. Его мы сами воспитали.
    — Потому и вырос музыкантом.
    — Да–да–да, — согласно кивает с довольным смехом. — Дочка закончила Куренкеевское по классу вокала, но не стала продолжать. А Нурлан с нами работает — машину водит, аппаратуру ставит: у нас сейчас независимая концертная группа, эстрадно–фольклорная. Мы помогаем молодым исполнителям, песни для них пишем, записываем. Когда мы были молодые, нуждались, нам тоже хорошие люди помогали.
    — А для Шахрезады Аскаровой, вашей близкой подруги, сочиняете?
    — Разумеется! Она спела песни и мои, и моего мужа. В предновогоднем концерте “Звезды XXI века” мы с ней исполнили дуэтом “Шашпа–шашпа”, песню Атайбека. Это про жизнь. Время летит, как птица, оглянуться не успеешь, уже все…
    Между прочим, как и Шахрезада, вокалу Каныкей не училась.
    — Только восемь лет проработала в камерном хоре Гостелерадио. Там мне здорово помог главный хормейстер Валерий Гумбин.
    — С поступлением туда сложностей явно не было…
    — Взяли, у меня голос — альт. До сих пор пою, голос не дребезжит. Народ любит.
    В семидесятые, когда она начинала, “народ каждую песню прямо впитывал”.
    — Халтурные, легонькие песенки не писались. Если и появлялись, худсовет их сразу отклонял. Очень ответственно относились к творчеству. А сейчас пишут как попало. И ведь звучит — были бы у автора деньги.
    Но это не о Каныкей. “Классик”, — говорят о ней. Популярных песен не счесть: скажем, “Бала жыты” (“Запах ребенка”) на стихи Субайылды Абдыкадыровой, “Акыркы коўгуроо” (“Последний звонок”), текст Анатая Омурканова, которую повсюду поют уже лет 25–27, написаны на слова ее любимых поэтов.
    — С какой песни началась ваша известность как певицы?
    — “Кыргыз жери”, музыка Аксуубая Атабаева — после меня ее пел Булат Минжилкиев — и “Жаўы — Жылды тосолу”, музыка Сардарбека Жумалиева. Но народ и прежде знал: есть такая девчонка, которая поет свои детские песни под собственный аккомпанемент на баяне. Я очень критически отношусь к песне. Не нравится — не могу петь от души. В основном пою песни свои и мужа. Например, его “Эўсєє” (“Сильное желание”).
    — Ваш любимый композитор — муж?
    — Да, муж. — Она опять с удовольствием повторяет его имя: Атайбек Бєдєшов.
    — Для Минжилкиева вы сочиняли?
    — Нет, он знал нас со стороны. Мы были скромные люди, не могли подойти: я, мол, написала…
    — Такая известность и такая стеснительность…
    — Да, это осталось. Родители, бабушка воспитывали меня так: надо быть скромнее, не надо лезть.
    — Качество не для наших дней.
    — Сегодня время серых “талантов”, серых личностей. Одну, две, три песни сочинили сразу звездой себя считают. А надо подумать, сколько лет проживет эта песня? Народ ведь сегодня поет, а завтра никто и не вспомнит. Надо писать такие, чтобы остались надолго. Мой муж тоже строго к этому относится.
    — Сложно сосуществовать вместе двум творческим мирам?
    — У нас такого нет: “я” на первом месте. Мы глубоко понимаем друг друга, сотрудничаем. Хорошо — сразу замечаю, не то — скажу. Муж еще на комузе кю сочиняет, очень творческий человек, очень талантливый. Все мои песни в основном он аранжирует, играет. Мы живьем поем, не под фонограмму.
    — Творческим людям очень сложно, — вдруг переводит она разговор. — Не знаю даже, существует ли сейчас Министерство культуры…
    — Увы, сначала его сделали придатком образования, а теперь низвели до Госкомиссии.
    — Мы просто махнули на них рукой и не обижаемся. Работаем. Благодаря своим слушателям, которые любят нас, наши песни.
    — Они вам помогают выпускать книги, кассеты?
    — Да–да–да. Два компакт–диска у меня вышло в прошлом году — старые песни и новые.
    — Культура пережила времена невыносимые.
    — Ну, были пять–шесть любимчиков. Может, это были их времена.
    — А теперь надеетесь?
    — Мы привыкли надеяться только на себя. От творчества никогда не отходили ни на шаг. Были сомнения году в девяносто втором, теперь все позади. Но люди стали бездуховные. Духовность отошла на второй, третий план. Это самое страшное. Мы должны писать такие песни, чтобы росла духовность людей.
    Их хобби — тоже музыка. “И читаем книги, собираем, их много, большая библиотека — политическая литература, классика, очень много поэтических сборников”.
    Они обожают природу.
    — Иногда получается за город выехать. Гастролируем — из поездок привозим творческий багаж: все время внутри что–то бурлит, кипит… Недавно были на Иссык–Куле больше месяца, написала две песни.
    — Теперь не сочиняете как в школе — в день по песне? — пошутила я.
    — Нет–нет, что вы!
    — Каныкей, ваш младший сын воспитывался не так, как старшие дети…
    — Да, он чисто городской парень, музыку пишет — песни в стиле рэп. Сочинять начал класса с пятого–шестого. Он очень одаренный мальчик. Скрипач. Окончив Абдраевскую школу–интернат, сразу поступил в консерваторию, тоже по классу скрипки.
    — Его песни исполняют?
    — Да, первую, молодежную, рэповскую, какая–то девочка пела, по ТВ показывали клип.
    — Вы с ним композицией занимаетесь?
    — Нет, пока нет. Сейчас молодежь очень мало интересуется нашими кыргызскими песнями. Больше старается сама сочинять.
    — А в песнях Арлена есть национальный колорит?
    — Да. Он же постоянно слышит: то я играю, то муж… Слушал кю, комуз, в этой атмосфере рос. Думаю, так и будет.
    Атмосфера в доме насыщена музыкой.
    — Поем, играем на фортепиано — дочь играет, сын, я, муж. В трех комнатах тесновато. Но у нас есть еще особняк, это здорово выручает. Там старший сын, мама, бабушка — ей уже 104 года.
    Когда устают от шума, читают.
    — А если дома шумно?
    — Нет, мы же с мужем друг друга с полуслова понимаем. А вот когда Арлен свою музыку поставит… Смеется. — Когда он начинает заниматься, для него все условия.
    — Дочкина работа связана с искусством?
    — Закончила университет по менеджменту, работает в органах внутренних дел, в отделе кадров. Но она иначе воспитана, а там другой мир: очень сложно, очень жестко. Душа творческая не потянет. Она хочет уйти. Там надо быть очень скользким, а дочь прямолинейная.
    — А вы?
    — Тоже.
    Это мешает, как и скромность.
    — На одном из правительственных концертов нас попросили спеть “Махабат”. Маэстро затопал ногами: “Это мне не нравится, все!”. Очень грубо. И нас перечеркнул. Я молча улыбнулась и ушла. Другая бы поставила его на место. Но мы ничего не потеряли: все равно ни копейки не заплатили бы.
    — Это я не впервые слышу. Выходит, на правительственных концертах никому не платят?
    — Нет, нет! Может, кто–то и получает. На это же выделяются деньги. Очень черная, неблагодарная психология у наших чиновников: “Пусть поет бесплатно”. Думают, артисты не кушают, им ничего не надо. Это обижает. Но я с ними не хочу общаться. Не хочется себя унижать. Другое дело, когда в комсомоле приходилось петь бесплатно, в день по пять концертов. В каких только местах не бывали!
    Уже в “новое время” с успехом выступали в Турции, Германии, Пакистане.
    По словам собеседницы, в политику она не вмешивается.
    — Но хотелось бы, чтобы у нас произошли добрые перемены. Чтобы нас не обманывали, не унижали. Чтобы наш бедный народ зажил хорошо. За последние лет десять его духовность отбросили назад. В каком ужасном состоянии наши сельские клубы, Дома культуры! Мизер получают завклубами. Терпят. Очень хочу, чтобы Бог нам послал президентом такого человека, который бы думал не о себе, — о народе. Честного, справедливого. Такого, чтобы через десять лет не пришлось свергать. Наша культура сегодня — как человек, пролежавший под обломками зданий после землетрясения.
    Ее очень тревожит состояние эстрады.
    — Если слушать все время бездарные песни, отупеешь. В Японии есть такой закон: за очень плохое произведение автора наказывают. Чтобы не разлагал внутренний мир людей. От таких “сочинений” — гнилые ростки. Даже если рядом с цветком включить классику, он будет расти. А если металл или поп–музыку — зачахнет. А у нас никому ничего не надо.
    — Ваши планы?
    — Работаем над третьим и четвертым дисками. Готовим очередную книжку песен, наверное, получится хорошей. И с мужем вновь выпускаем детский сборник — и мои, и его детские песни.
    — Он тоже пишет для детей?
    Она тихо ахнула, пораженная моим невежеством.
    — Конечно! Его песни поют, начиная с садика и до выпускных классов. Мы собрали свои прежние и новые написали, 60–70 песен будет.
     Незабываемое событие в жизни — когда получили свою трехкомнатную квартиру.
    — До этого жили по частным, так было трудно! Муж передал письмо первому секретарю ЦК. Турдакун Усубалиевич меня вызвал, поговорил…
    — Он ваш почитатель?
    — Нет. Кроме меня, еще человек пять принял. Через неделю меня вызвал помощник, сказал, что Турдакун Усубалиевич попросил взять квартиру. Это было такое счастье! Зашли тихо–тихо, будто тайком. Боялись…
    — Что кто–нибудь скажет, жилье не ваше?
    — Да, да… Сейчас Усубалиева хают, но в те времена был порядок. А при Масалиеве мне дали звание заслуженной артистки. Но муж до сих пор не получил…
    — А что было при Акаеве?
    — Ничего. Как хотите, сказал, так и выживайте. Хочешь пиши, нет — не надо.
    — То есть им не нужно было искусство?
    — Нет. Ну для галочки разве что. И интересовались творчеством нескольких приближенных. А основная масса осталась за бортом. Многие без пенсии были, случалось, даже умирали на улицах. Мы научились выживать. В Казахстане, скажем, свои таланты поддерживают, даже средние. А у нас?
    — Ждем перемен.
    — Ждем.
    Зоя Исматулина.
    Фото из семейного архива Каныкей Эралиевой.

Адрес материала: //www.msn.kg/ru/news/10294/