Александр Кацев: Место моего рождения — театр

    24 марта, 1946 год. В нашем Русском театре драмы идет спектакль “Царь Федор Иоаннович”. А у директора театра Эсфирь Марковны Зеленой — роды. Декрет она взять не могла, была коммунисткой, поэтому родила сына на работе.
    — С тех пор я театральный мальчик. Когда есть время, пишу рецензии, — рассказывает Александр Самуилович Кацев.
    Он всегда хотел быть журналистом. А получилось, что стал преподавателем. Александр Самуилович — доктор филологических наук, профессор, академик Российской академии педагогических и социальных наук. Девятый год заведует кафедрой международной журналистики КРСУ.
     Сегодня у Кацева юбилей — 60.
    — Так, наверное, хорошо отпраздновал в прошлом году, что произошла революция, — иронично говорит юбиляр. — Люблю свой день рождения — весна, тепло… И то, что я родился в этот день, — абсолютная правда.
    Шестьдесят лет назад публика и отец так радовались (долго выпивая) появлению Саши, что перепутали день рождения. В свидетельстве записали 27 апреля. Эсфирь Марковна, как настоящий общественный человек, перепутала сына в роддоме и кормила не того ребенка.
    — Хорошо, что я это узнал, когда стал взрослым, а то мало бы не показалось. И разница с сестрой Летой (хотели вначале назвать Пятилеткой) у нас 17 лет.
     Воспитанием Саши занималась масса народу, а у семи нянек, как это бывает, дитя без глазу. Курить театральный мальчик начал во втором классе. Пока не поймали. Причем не просто курил. Представьте себе, мама — директор русского театра, а что делает ее малолетний сын? Собирает окурки в Дубовом парке. И в школе не очень хорошо учился. По русскому языку и литературе было все нормально. Но вот соседу по парте писал сочинения, чтобы тот обеспечивал Саше тройки по физике, математике, химии. Вообще он был двоечником и хулиганом. Переходил из класса в класс потому, что театр брал шефство над школой.
    — Математику я не знал, для меня логарифмическая линейка была непереносимой вещью. Окончив наконец-то третью школу имени Сталина, я поступил на филфак КГУ. Вот это было классное время, — говорит Кацев.
    Сотрудничать с газетами будущий препод и журналист начал еще в девятом классе. Писал заметки в “Комсомолец Киргизии”. Почему привлекали газеты? Чисто с практической точки зрения — всегда мог взять ее и увидеть свою фамилию.
    Но, учась на филолога, студент Кацев мечтал о журналистике. Не долго думая, он и его друг решили перевестись после первого курса в МГУ на факультет журналистики. Но там с нами и разговаривать не стали. Еще неделю фрунзенские студенты потыкались в разные московские вузы и поняли, что нигде не нужны. Поехали в КазГУ.
    — Проходим по коридору мимо кафедры журналистики, которой заведовал Колосов. Дверь открыта. Заглянули. Он говорит, что парни ходим? Да переводиться. Откуда вы? Из Фрунзе, из КГУ. Так у вас же Рудов, Озмитель, дурью не майтесь, езжайте обратно. Журналистами захотите быть — будете. Я волею судеб стал преподавателем, - без сожаления говорит Кацев.
     Его друзья стали журналистами, а он попал преподавать в Пржевальский пед-институт.
    — Я был так горд, что получил диплом об окончании университета. Месяц проработал в библиотеке имени Чернышевского в справочно-библиографическом отделе. Доставала меня его заведующая, — отметил Кацев. — Потом написал заявление: прошу уволить по собственному желанию в связи с тем, что зав. отделом дура.
     И уехал в Пржевальск. Отправилась туда большая группа студентов.
    — Вот с кнутом и библией едем в город непуганых идиотов, где к тому же красивые девушки. Загрузили мы в дорогу два ящика водки (отец работал на ликеро-водочном заводе) и на автобусе двое суток добирались до города. Возглавлял нашу группу Михаил Рудов. А перед этим была экспедиция по местам следования группы Фурманова с таким же количеством спиртного. Тогда я поехал, потому что ребята попросили, сказали мне, что ты дурью маешься в этой “чернышевке”. Поехал, чтобы набрать материал для будущей журналистской работы. А научному руководителю сказал, что землю есть буду, но никуда не уеду. А он мне: “Саша… через два дня вы поправите галстук и скажете, что все вы здесь дураки, развернетесь и уедете”.
    Не уехал, в Пржевальском институте проработал семь лет, с перерывом, учась в аспирантуре, писал диссертацию “Документализм в русской литературе” (о взаимосвязи журналистики и литературы).
    Защита прошла в Московском пединституте имени Крупской. При написании диссертации Саша думал, что как это хорошо работать не на радио, не на телевидении, не даже в газете. В диссертации он писал, о чем хотел. А потом посчитал, что кандидатов много, надо докторскую писать и написал. Строчил по три страницы. Рассчитал. В остальное время валялся на диване с книжкой в руке, читал классную и хорошую литературу (писателей, которые в то временя были под запретом). Это было удовольствие. Важен и приятен был не столько результат, сколько процесс.
    В Пржевальске он печатал статьи к литературным датам в “Иссык-Кульской правде”. Спонтанно начал заниматься литературной критикой в “Вечернем Бишкеке”. В то время там заведовал отделом литературы и искусства Валерий Сандлер. Он и заказывал рецензии. Первыми были на книжку Светланы Сусловой (тогда Токомбаевой) и на роман Чингиза Айтматова “И дольше века длится день”. Доказательство — автограф на книге: “Первому рецензенту…”. Так Кацев стал серьезно работать в сфере литературной и театральной критики. Периодически пишет то, что нравится, не только для наших, но и московских изданий.
    — Кроме того, когда начался период “потепления”, я понял, что у меня богатая библиотека, где хранилась запрещенная долгие годы литература. На страницах журнала “Литературный Кыргызстан”, в газете “Комсомолец Киргизии” я опубликовал “Размышления о божественной литургии” Николая Васильевича Гоголя, Михаила Булгакова, Максима Горького, Всеволода Иванова, письмо Раскольникова Сталину в полном объеме и другие.
    Мне кажется, что у меня лучшая библиотека в городе, а может, даже и в стране. Есть такие книги, которые не встретишь в Национальной библиотеке. Например, издания VII, XIX веков, прижизненные журналы Маяковского, “Пчела” с материалами периода крымской войны (с места событий) и другие. Сначала какие-то книги попали случайно. А еще как-то вышел я во двор. Валяются книги. Большая библиотека. Подумал, сушит кто-то. Взял пару книжек. Возвращаюсь обратно, проливной дождь. Вся библиотека превратилась в грязное месиво. Оказывается, соседи выбросили за ненадобностью литературу 20 — 30-х годов до и послереволюционного периода.
    Было время, когда на лекции можно было не ходить, но не пойти в книжный магазин в день поступления новой литературы — было святотатством. Эх, можно было две книжки на рубль купить. Так потихонечку собрал библиотеку.
    Сейчас Александр Самуилович если читает лекцию по русской литературе XVIII века, то приносит студентам частный журнал “Трудолюбивая пчела”. Если лекция о русских декабристах — русский самиздат начала XIX века, переписанные рылеевские “Думы”, другие прижизненные издания. Считает, что это не менее важно, чем какие-то сведения, которые они почерпнут в учебниках. Следит и за творчеством современных писателей. Чтобы не быть многословным, автор показал свои хрестоматии, двухтомники — “Рукописи не горят”, “О вашей и нашей Киргизии”, “Возвращенные имена”.
     — Университет научил меня не только читать, но и тому, что престижно быть первым читателем, научил общению и, что самое важное, — в любых обстоятельствах оставаться человеком, — рассказывает он. — На пятом курсе с другом Ивановым мы заспорили, что нам дал университет за пять лет. Мне кажется, что ничего не дал. И после очередного возлияния пришли к единой формуле: университет за пять лет ничего не дал, кроме общения с умными людьми. У нас были преподаватели достаточно эрудированные и умные, хотя им было не более 30 лет, но они уже были мэтрами — Озмитель, Рудов, Грызлов, Янков. Им было интересно с нами возиться.
    Мы могли допоздна (сегодня это смотрится как анахронизм) с каким-то дешевым винцом и пирожками делать стенную газету от одного конца коридора до другого. Попасть со статьями в нее было труднее, чем в “Комсомолец Киргизии”. Занимались тем, что интересно, поэтому учеба сопровождалась таким неформальным общением.
    Нынешние студенты, отмечает Кацев, тоже очень талантливые:
    — Когда я прихожу, то я ими не только любуюсь, но и горжусь. На первом курсе я придумал завлекалочку. Первокурсники перед каждой лекцией, практическим занятием говорят: я самая (ый) умная (ый), красивая (ый), талантливая (ый)... Что делать на лекции? Ответ ироничный — лучше вообще ничего не делать. Если есть возможность не ходить на лекцию, то лучше посидеть в курилке. Потому что там все всё знают. У меня взгляд на образование глазами двоечника. В вузе все были отличниками, кроме меня.
    Александр Самуилович признался, что он человек ленивый:
    — У меня около письменного стола — диван. Я исповедую философию Ильи Ильича Обломова — халат, тапочки и вообще, чтоб никто не трогал. Так бы я пролежал всю жизнь, если бы не знал, что колесо истории по моему дивану пройдется...
    Юлия Сушкова.
    Фото из архива Александра Кацева.

Адрес материала: //www.msn.kg/ru/news/13470/